Зимушка-зима. Фото

Ёлочка

Зима

Оптимист

Снегурочка

Снежная шубка

Снежный хоровод

НОВАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ?

НОВАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ?

СМЕНА ВЕХ

INDUSTRIA = ТРУДОЛЮБИЕ.................................................................................. 2

ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ И НЕВИДИМАЯ РУКА РЫНКА. 5

«СТОИТ БУРЖУЙ НА ПЕРЕКРЁСТКЕ…»............................................................. 6

ЛЕГЕНДА ОБ ИНОСТРАННОМ ИНВЕСТОРЕ...................................................... 9

«ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЖИТЕЛИ»....................................................................... 11

ВСЕГДА ЛИ ЧАСТНИК ЭФФЕКТИВНЕЕ ГОСУДАРСТВА?........................... 12

СТАЛИНСКАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ: СИЛОВОЕ РЕШЕНИЕ.................. 13

О НАСИЛИИ................................................................................................................ 14

МОЖНО ЛИ ЭТО ПОВТОРИТЬ СЕГОДНЯ?....................................................... 15

КУДРЯВАЯ, ЧТО Ж ТЫ НЕ РАДА?....................................................................... 15

ЧТО МОЖЕТ ЧАСТНИК В НАШЕЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ?..................... 16

ВТО: ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ НАМ НЕ ГРОЗИТ............................................... 19

БЕСПОЧВЕННЫЕ МЕЧТАНИЯ............................................................................. 21

Автор: domestic_lynx

03.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/51887.html

07.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/52069.html

08.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/52361.html

13.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/52504.html

15.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/52851.html

21.12.2011, http://domestic-lynx.livejournal.com/53163.html

В газете «Точка.ру» толковая статья Маринэ Восканян «Сменить ориентацию» - о перспективах новой индустриализации страны. Вроде как до нашего начальства начинает доходить, что без индустрии нам – хана. Не проживём мы в эфемерном мире «третьего сектора»: разных там услуг, консалтинга, креатива, как надеялись вплоть до самого кризиса 8-го года. Ведь как тогда рассуждали: мы-де перескочим в сияющий мир нано- и ино- , а заводы-фабрики – нехай дымят у лошков из третьего мира – мы своё отдымили. Помню, аккурат накануне кризиса, сидя в фитнес центре, вычитала в «Коммерсанте»: из русских делать не то, что рабочих, а даже и инженеров не стОит – чего ценный материал на всякую дрянь переводить. Ценный материал надо пустить на изготовление истинно ценного: банкиров, копирайтеров и креативных дизайнеров.

А теперь вот по-иному запели. То есть запели-то наши американские и европейские учителя успеха, а мы – с некоторым опозданием, но готовно подтянули. Самим нам, конечно, слабО до такого домыслиться, но раз в Европах вспомнили об индустрии, то не грех и нам. Это мимоходом об образе мышления властей предержащих и уровне креативности их велемудрых советников. В общем, в каких-то там глубинах и высотах зреет убеждение: промышленность нам – нужна! Кто, где, как, на какие деньги – всё это потом, а сейчас – просто: нужна.

Это уже некоторая инновация, раньше такого не было, чтоб вот так впрямую: нужна. Раньше всё обходным манером: нужна, да не всякая, а только эдакая, знаете, эфемерная, инновационная… А теперь сам Путин на встрече с бизнесменами из «Деловой России» возглашает: нужна. Само по себе это, конечно, ничего не значит: будь перед ним нянечки из детского сада, он сказал бы, что детский сад – наше всё, а беседуя железнодорожниками, назвал бы приоритетом железную дорогу. Это базовый навык искусства обольщения – хоть дамского, хоть политического: обольщаемый должен почувствовать себя самым важным и главным, и Путин этим искусством вполне владеет. Так что разговоры властей, и даже «жёсткие» заявления – это даже не декларация о намерениях, а так – некий симптом. Но симптом всё-таки есть. Вот и «друг Барак» заговорил о «реиндустриализации Америки», а раз так – и нам надо…

Вот и мне хочется обсудить тему: возможна ли у нас новая индустриализация и, если да, то как? То есть кто? Что? Как? Где? И на какие деньги?

INDUSTRIA = ТРУДОЛЮБИЕ

Вопрос первый: что такое индустриализация? Даже не индустриализация – индустрия. Что такое «индустрия», или – по-нашему – промышленность? Кажется очевидным: ну, заводы всякие, фабрики там и сям пыхтят и что-то нужное производят. Если вспоминать школьную мудрость, то припоминается: изделия группы А – это производство средств производства. Группа Б – производство средств потребления. Ну, отрасли там такие и сякие. Вот это и есть промышленность, которую мы развалили, вернее, растащили, а частью она сама развалилась от небрежения. Вот её-то и предполагается воссоздать – на новой, разумеется, новой! Прогрессивной! Технической базе. В общем, чтобы на месте красно-кирпичных полуравалившихся сараев с выбитыми окнами, за которыми гуляет ветер, возникли элегантные кондиционированные цеха новых заводов.

На самом деле заводы и фабрики – это только зримая часть индустрии. Есть ещё незримая, и к тому же более важная. Индустрия – это в первую очередь – навыки людей. Это СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ.

Слово industria в сочинениях средневековых моралистов означало просто «трудолюбие» - только впоследствии, века спустя, оно приобрело современное значение. А слово «промышленность», говорят, изобрёл и пустил в оборот Н.М. Карамзин.

Так вот, индустриальное сознание – это особый комплекс навыков народа. Это массовая техническая смётка, это навыки коллективного труда, это навыки дисциплины – трудовой и технологической. Это не просто способность делать что-то – делать что-то умели и ремесленники допромышленной эры, и очень хорошо умели. Индустриальный навык – это умение делать именно так, как полагается по технологическому регламенту, делать всегда только так и никак иначе. Это не так просто, как кажется. Я по своему трудовому опыту, несколько знала нашу пищевую промышленность. Очень часто у нас делались отличные, очень вкусные изделия, но никогда нельзя было быть уверенным, что они будут именно такими, как полагается по технологии. Это как дома на кухне: сегодня котлеты удались, а завтра – увы. Это недостаток индустриального навыка.

Индустриальное сознание – это, в конце концов, способность и готовность по гудку (условному, настоящего уже давно нет) идти к проходной предприятия, без опозданий, без нарушений. Опаздывать нельзя, поскольку ты встроен в технологическую цепочку. Крестьянин, мелкий торговец, ремесленник, а паче того лицо без определённых занятий, бродяга, люмпен-пролетарий, такими навыками не обладает. Они формируются в процессе мучительной ломки его прежних жизненных навыков. Когда понадобилось у нас в 30-е годы создавать промышленность, пришлось применять драконовские законы – вроде уголовной ответственности за 20-минутное опоздание. И всё-таки в нашей промышленности всегда была проблемой технологическая и просто человеческая дисциплина. Эта составляющая индустриального сознания не успела сформироваться в должной мере, как это произошло у западных народов. Ну, а в 90-е годы мы с радостным гиканьем развалили свою промышленность.

Сегодня люди либо отвыкли, либо просто не привыкли работать на заводах. Вот сын нашей няни, парень тридцати с лишним лет, гражданин братской Украины. Он из промышленного Запорожья, но при этом ему не привелось ни разу поработать на нормальной, длительной работе. Всё какие-то обрывки работы, что-то случайное: то там, то сям, то на стройке, то фирма развалилась. И что же? Он завтра пойдёт и будет дисциплинированно работать? Щаз, как говорит молодёжь. Он привык – болтаться по жизни. Он привык к жизни босяка, а не рабочего. И это ещё не худший случай.

Индустриальное сознание народа предполагает способность не просто что-то производить на заводах-фабриках, но и создавать новую технику, изобретать, проектировать и поддерживать жизнь этой техники. Значит, нужна мощная инженерная корпорация, очень много нужно технически грамотных людей, способных создавать и обслуживать технику. Это очень трудно и ответственно, банковский клерк или офисный сиделец тут не годится.

В нашем промышленном одичании, в тотальной деиндустриализации плохо не то, что сокрушили конкретные заводы. Не то, что разрушились какие-то конкретные производственные установки, машины там какие-то, то, сё. Заводы, в конце концов, можно разбомбить и построить новые. Более того, многие заводы именно и следовало бы перестроить, радикально обновить – всё это так. И это нормальный процесс промышленного развития: новое приходит на смену старому, на месте старых промышленных помещений возникают стильные лофты – это нормальный процесс жизни.

Но! Всё это так, если есть люди, которые обладают соответствующими навыками. Промышленными навыками. Если есть инженерный корпус (по-советски выражаясь, техническая интеллигенция), если есть квалифицированный рабочий класс, если то и другое нормальным образом обновляется.

У нас же дело обстоит вовсе не так: мы как народ утратили промышленные навыки. У нас разрушено индустриальное сознание. Мы были народом инженеров и квалифицированных рабочих, а стали народом офисных сидельцев, прозванных менеджерами, и невнятных проходимцев, объявленных предпринимателями. А вместо квалифицированных рабочих у нас гастарбайтеры из бывших советских республик, владеющие ровно двумя навыками: «могу копать» и «могу не копать». Да, верно, советский рабочий класс был не первого ряда и вызывал значительные нарекания, главным образом, по части пьянства. Но это общее российское явление, свойственное не только «работягам». Но рабочий класс – был. Сегодня его - нет.

Это означает, что мы как народ поглупели, разучились, дисквалифицировались. Дело тут именно в народе как целом, а не в отдельных судьбах. В конце концов, став челноком, а потом владельцем ларька, бывший инженер, вполне вероятно, живёт совсем неплохо и даже может кое-что себе позволить из современных удовольствий. А женщины-инженерши, освоившие самый широкий спектр профессий, – от домработницы до торговки, почасту и вовсе довольны жизнью. В моей торговой компании таких мириады. Но народ как целое существенно понизился в качестве.

Промышленность – это вовсе не какое-то случайное явление, которое может быть у данного народа, а может и не быть – вроде циркового искусства или способности сочинять сонеты. Это нечто иное. Промышленность – это показатель умелости и квалификации того или иного народа. Недаром полновесная, многоотраслевая и самостоятельно созданная промышленность есть только у нескольких народов мира – их можно пересчитать по пальцам одной руки. Латинское слово industria в произведениях средневековых моралистов означала вовсе не «промышленность» (имеется мнение, что это слово вообще изобрёл Карамзин), а просто-напросто «трудолюбие». Промышленность – это очень трудное дело, это в первую очередь не заводы и фабрики, а навыки народа. Вот эти-то навыки, технические и умственные привычки народа, теряются, выветриваются, не передаются следующим поколениям. Да что там «теряются» - потерялись уже.

Главное – народ массовым порядком поглупел и обезручил.

Сценка из воспоминаний одного старого инженера, когда-то работавшего с моими родителями. Вот он 22-летним рядовым выпускником вполне заурядного Станкина приходит на станкостроительный завод в подмосковной Коломне. Ему немедленно поручают спроектировать какой-то узел – и он проектирует: руками, без компьютера и даже без калькулятора – с одной только логарифмической линейкой, ну и, естественно, кульманом. И через самое короткое время изделие молодого специалиста идёт в производство. И это не дивное исключение – это зауряднейшая норма: таких парней были тысячи и тысячи.

Что сегодня делает молодой выпускник вуза? Что ему поручают? Ну, наверное, обзвонить клиентов, переформатировать прайс-лист, переделать диаграмму-круг в диаграмму-столбики, чтобы красивее смотрелось на видеопрезентации. Умственное наполнение этих занятий просто несравнимо!

Тут, кстати сказать, кроется причина радикального ухудшения образования, о чём говорят все работники высшей и средней школы. Но преподаватели часто забывают вот о чём. Образование – это не какая-то автономная и самодовлеющая сущность. Образование всегда подстравивается под те задачи, которые строят перед обществом. В СССР система образования была нацелена главным образом на создание кадров инженеров военно-промышленного комплекса. Дело это серьёзное и трудное: иначе самолёт не полетит и бомба не взорвётся. Так именно и учили: серьёзно и основательно. Учили всем предметам в том числе и гуманитарным: стиль был таков. Сейчас образование настроено на производство офисных сидельцев и, ежели повезёт, гламурных тусовщиков. Чего им забивать голову нудным и затруднительным? Для данной цели существующее образование вполне подходит.

У нас было второе (по объёму) станкостроение в мире (первое в США). Станкостроение вообще есть у очень малого количества стран. Другим станки проще купить. Наличие собственного станкостроения указывает на то, что данный народ стремится к массированному техническому прорыву, что у него именно такой замах – не только использовать, но и создавать технику. Советские станкозаводы поставляли станки и автоматические линии не много-не мало – в ФРГ. Я лично знакома с двумя братьями, которые ездили наладчиками при этих станках. Символична их дальнейшая судьба. В 90-х заводы их закрылись, и я, помнится, привлекала их в качестве водителей возить иностранцев из аэропорта (я тогда работала представителем итальянской фирмы в России). На своём потрёпанном фордике, купленном в лучшие времена в Германии, «бомбил» бывший наладчик станков с ЧПУ.

У меня дома в сарае свалено множество толстых журналов перестроечной эпохи. Остались с тех времён, когда, по словам кого-то из тогдашних юмористов, было «интереснее читать, чем жить». К сожалению, в связи с ремонтом дома многое из этого поучительного чтения пришлось сжечь. Ради ностальгического интереса открываю иногда наугад то, что осталось. На все лады повторяется: не нужна нам эта дурацкая промышленность, и так вон сколько всего наклепали. И инженеров нам столько не нужно, и ничего не нужно, и так мы Верхняя Вольта с ракетами. «Мы копаем руду, чтобы сделать металл, чтобы сделать экскаваторы, чтобы копать руду, и далее по кругу» - была такая невесть кем изобретённая формула, которая от частого повторения стала звучать как непререкаемая истина. (Именно так, между прочим, действует реклама). Это была артподготовка к тотальному разрушению промышленности. Наступление велось с двух сторон – со стороны слюнявой экологии (ах, мы загадили всю природу!), и со стороны зубастой экономики (ах, производить у нас не выгодно!). А поскольку философия безделья усваивается гораздо охотнее, чем философия упорного труда – наша промышленность оказалась в общем мнении одиозным, вредным, выдуманным злонамеренными большевиками явлением.

Наша разруха - вещь преодолимая. Пока преодолимая. Но надо сознать правду: она гораздо длительнее и глубже, чем та разруха, которая была после Октябрьской революции и гражданской войны. Та длилась никак не более десяти лет, а по сути – и поменее. (ХIV съезд ВКП(б), вошедший в историю как «съезд индустриализации» был в 1925 г. – всего-то восемь лет прошло с революции). Опасна, на мой взгляд, даже не так глубина разрухи, как её длительность. Сегодня техническое одичание длится двадцать лет – почти полный срок трудовой жизни поколения, в течение которого человек превращается из зелёного стажёра в мастера и знатока. Так вот этого-то и не произошло! В наличном на сегодняшний день техническом сообществе есть так-сяк поколение «дедов» (кому 60 и более), а поколения «отцов» (кому 40-50) – практически нет. «Деды» завтра уйдут – на покой или вообще из жизни. Если прямо сейчас, сию минуту, не собрать пригодных парнишек и не передать им дедовы технические навыки – разруха станет необратимой. И никакое Сколково со всей его нано-маниловщиной делу не поможет.

Я сейчас с близкого расстояния наблюдаю весьма интересный и поучительный процесс. Группа выпускников Физтеха, куда входит и мой муж, пытается собрать ошмётки космической науки для решения некой государственной задачи, связанной с космосом. Объявлено, что космические исследования государство будет поддерживать, и оно, надо признать, поддерживает: деньги выделили – большие деньги. И что же? Кто-то бежит за длинным рублём? Да нет, как-то не торопятся. С изумлением оглядываемся по сторонам, и выясняется: торопиться-то уже почти что не-ко-му. Старикам как-то неинтересно, они устали, среднего поколения – нет, а молодёжь просто ничего не умеет. Да и мудрено было бы, чтоб умела, коли её не учат…

В тех НИИ, которые ещё теплятся, сидят старики, которым некуда уйти, а из молодого поколения – те, кого так или иначе отвергла бизнес-среда. Все они попробовали себя в бизнесе, но не получилось. И они вернулись – то ли на время, то ли навсегда; нет ведь ничего постояннее, чем временное, и ничего разрушительнее, чем ощущение временности. И рассматривают они своё пребывание в этих НИИ как вынужденную посадку, как неудачу. Слабаками оказались. Много они наработают с таким-то самоощущением – как выдумаете? Вот и я так думаю…

Учить молодёжь почти что некому. Опять-таки наблюдение с близкого расстояния. В некогда знаменитом Физтехе пытаются закрыть одну из старинных кафедр. Она не нужна? Устарела? Её заменят на что-то дивное и прогрессивное? Да нет. Просто понадобилось помещение. Она, кафедра, старинная и потому, как на грех, находится в центральном здании, а это всегда ценность. Ну, пускай не «золотая миля», но всё-таки... Впрочем, кажется, пока не закрыли.

Вот что мы имеем, как говорится, на сегодняшний день. С таким наследством придётся работать новым индустриализаторам. Ещё раз: не заводы придётся строить (это само собой, но это, как ни странно, самое простое) – придётся заново перекраивать сознание людей. Заново формировать индустриальные навыки.

Дальше мне хотелось бы обсудить вот что.

Кто этим будет заниматься? Ну какая сила? Какие варианты есть? Невидимая рука рынка? Аллах (который, если помните, помогает нашим чеченским друзьям отстраивать Грозный)? Иностранные инвесторы? Отечественные буржуи? Государство?

Правда ли, что частник всегда эффективнее государства?

Почему удалась сталинская индустриализация и можно ли её повторить сегодня?

Улучшится или ухудшится жизнь народа, если мы примемся за индустриализацию?

Но это не сегодня; постараюсь написать что-нибудь завтра.

ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ И НЕВИДИМАЯ РУКА РЫНКА

Если кто читает подряд мои посты, то в последней части «НЕВЕЖЕСТВА И МРАКОБЕСИЯ» была такая главка «Нельзя за флажки» - про «буку» современного (=детского) сознания. Бука - это что-то не обсуждаемое, но крайне важное и авторитетное, через которое ни за что нельзя перешагнуть. Это что-то вроде богохульства для истинно верующего человека.

Такой «букой» является представление о роли государства в экономике. Государство должно быть не оператором, а - регулятором. Регулировать оно должно – понятно вам? С помощью разных там рыночных механизмов и инструментов – пошлин, тарифов, налогов, ну и прочего всякого.

А работать должны частники.

Если их недостаточно – их надо создать посредством приватизации. Потому что частник всегда эффективнее не-частника. А роль государства – регулирующая. Вот. Про эффективность частника – поговорим чуть позже, сейчас – про регулирование.

Если у вас нет собаки, рассуждать о её дрессировке – прямо сказать, дело не особо актуальное и перспективное. И прибор регулировать в отсутствии прибора – слегка… как бы это помягче сказать… несподручно. Странновато даже как-то. Чтобы на что-то воздействовать и тонко (или хоть как-нибудь) настраивать – надо ЭТО как минимум иметь.

Вот такая простая мысль постоянно ускользает от внимания мужей разума и совета, которые и продолжают, как Попка, твердить либерально-рыночные заклинания: государственное регулирование, частная инициатива, приватизация. Это лишний раз доказывает то, что вообще-то и в доказательствах не нуждается, настолько оно лежит на поверхности: сказочно-детсадовский образ нашей государственной мысли. В нашей песочнице отсутствие чего-то совершенно не является препятствием к его регулированию. И то сказать: детсадовцу не требуется грузовик, чтобы сказать «ж-ж-ж» и начать крутить руль – он и в воздухе может свободно рулить, на то он и детсадовец.

Так вот в настоящее время у нас стоит вопрос о СОЗДАНИИ индустрии. И первое, чем следует озаботиться: кто её будет создавать? Кто скажет то самое «всемогущее слово «вперёд»? И не просто скажет, говорить-то мы все мастаки, а организует и возглавит этот процесс и примет на себя всю полноту ответственности?

Прежде, чем об этом говорить, маленькое замечание. Мои любезные читатели и собеседники нередко спрашивали: зачем? Зачем нам промышленность? Я, как мне кажется, ответила в предыдущей части: промышленность – это показатель умелости, ума и развитости коллективной личности – народа. Это показатель его, народа, качества. Мы хотим быть качественным, умным народом? Это помимо чисто прагматических выгод – наличия машин, домов, еды и прочего.

Потом промышленность для нас – это обороноспособность. Нелепо предполагать, что мы сможем отражать агрессию на покупной военной технике. Это, знаете, из области анекдотов времён арабо-израильской войны: «Мухаммед, чего не стреляешь? – спрашивает еврей араба, высунувшись из танка. – Снаряды кончились, - отвечает араб. – Ну, хочешь, продам чуток? – деловито интересуется еврей». Но анекдот анекдотом, а обороноспособность возможна только при наличии своей военной промышленности. А обороноспособность – это независимость. Если кому-то кажется это недостаточно убедительным, всё дальнейшее можно не читать, т.к. в дальнейшем я исхожу из мысли, что промышленность НУЖНА, и обсуждаю только КАК её создать и какова цена вопроса.

Так вот кто же будет создавать промышленность? Какие кандидатуры имеются? Их три: 1) наша отечественная буржуазия; 2) иностранные инвесторы, т.е. буржуазия иностранная и 3) наше отечественное государство в лице своих органов – Госплана, Госснаба, министерств и ведомств и всего сопутствующего.

«СТОИТ БУРЖУЙ НА ПЕРЕКРЁСТКЕ…»

За всеми разговорами о каком-то там мифическом среднем классе, наши замечательные обществоведы совершенно отвлеклись от не праздного вопроса о том, из каких профессиональных корпораций, собственно, состоит наше общество. Из кого, в частности, состоит наше предпринимательское сословие. Что это за люди? Что они умеют? К чему стремятся? Чего, напротив, шугаются, как сельская кляча трамвая? Как говорил шукшинский колохозник Глеб Капустин из рассказа «Срезал»: «Нынче в собаку палку бросишь – в кандидата попадёшь». Думаю, сегодня Глеб заменил бы «кандидата» на «социолога». Социологов нынче истинно как бродячих шавок у нас в посёлке, только вот знаний об обществе – как-то не пребывает. Недаром в нашем обществоведении высочайший индекс цитирования у Ю.В. Андропова с его бессмертной максимой: «Мы не знаем общества, в котором живём».

Так вот безо всяких социологов скажу: у нас нет промышленной буржуазии. Есть люди, более-менее умеющие торговать. Есть финансовые спекулянты – это пожалуйста. А вот тех, кто способен организовать большое предприятие и им управлять… Да такое нашим буржуям в страшном сне не приснится. Потому что это – страшно трудно. И именно поэтому за это никто не берётся. Воображать, что ты вот наймешь какого-то расторопного менеджера, и он всё устроит – в эдакое верят только гламурные журналистки деловой прессы да доценты всяких там факультетов управления, не управлявшие в реальности даже сапожной мастерской на углу. Дело даже не с «длинных деньгах», гарантиях того и этого – просто ЭТО ОЧЕНЬ ТРУДНО. Этого никто не умеет.

Вообще, то, что нерасчленённо именуется предпринимательской деятельностью, вещь весьма неодинаковой сложности и трудности.

Самое простое – это финансовые спекуляции – производство денег из денег; недаром к этому делу все так стремятся. Уступает по привлекательности только распилам бюджетов: тут уж деньги не из денег, а прямо из ничего – из одной лишь юркости натуры и беспрепятственности сознания; но эта деятельность может быть признана предпринимательской лишь со значительной долей условности.

На втором месте по возрастанию сложности идёт торговля: деньги – товар – деньги штрих. Это, конечно, нудьга: маркетинг, логистика, таможня; поставщики – мерзавцы, дистрибьюторы – уроды, то, сё. Но и это ещё ничего. Здесь хоть цикл оборота денег – короткий, не заладилось – можно соскочить без особых потерь.

А вот на третьем месте – производство. Т.е. та самая индустрия. Это уж нудьга так нудьга! Много-много лет ежедневно вставать в шесть утра и крутить, крутить, крутить эту машину. Надёжные, вменяемые люди – на вес золота, за всем следи сам, во всё вникай, отвлечёшься – хана. И выскочить нельзя, потому что сроки окупаемости – гигантские. Да фиг с ней, с окупаемостью всего проекта! Хоть бы дожить до момента, когда достигнется текущая окупаемость, т.е. проект твой не требует вложений в текущем режиме (по-английски этот светлый миг называется breakeven point, а как по-русски не знаю). Наёмные, с позволения сказать, менеджеры – сплошь либо неумехи-разложенцы, которые ни черта не умеют. А ежели вдруг сумеют, то вскоре приходят к выводу, что гораздо умнее «уметь» в свой карман, чем в хозяйский.

Есть, есть люди, которые любят производственную суету, ловят от неё кайф, но это тип далеко не массовый. И покуда можно делать деньги иным способом – будут в массе предпочитать его. Наша буржуазия – такая, как есть, а не такая, как предстаёт в проплаченных имиджевых статьях на страницах деловой прессы – так вот наша буржуазия ленива, неумела и очень мало ориентирована на повседневный труд. Она заражена тем, что в тех же самых сочинениях средневековых моралистов именовалось luxuria – роскошество, т.е. любовь к кайфу. Luxuria как раз противопоставлялось тому, что называлось industria – трудолюбие. Определённую роль тут играет и криминальный background нашего предпринимательского сообщества, т.е. привычки, далёкие от повседневного упорного труда.

Наш буржуй ещё может как-то посуетиться, «порешать вопросы», но чтобы вот так изо дня в день, годы и годы… В нас во всех очень много обломовщины, и буржуазия тут не исключение. Да, предприниматели – обычно люди бойкие, решительные, с пониженным уровнем тревожности, но к систематической работе, к постоянному напряжению сил в течение многих лет – способны единицы из единиц. Когда-то я написала статью «Зачем предпринимателю предпринимать?» - она была напечатана в нескольких СМИ под разными заглавиями и имела некоторый успех. (Есть она и в ЖЖ). Так вот там я говорю о том, что трудовая мотивация у нашего предпринимателя – слабая. Внутренний движок – слабый. Не получилось – бросает, заработал на приличную жизнь – бросает. «А жить-то когда?», как говаривал наш общий духовный отец Илья Ильич Обломов. На этом слабом движке промышленность не поднимешь.

А как же на Западе? Там известно как – об этом много написано, в т.ч. такими классиками, как Макс Вебер. Промышленность была создана членами протестантских сект, они были первыми «капитанами индустрии». Ими двигал религиозный долг – работать и обогащаться. Обогатишься – спасёшься. Не обогатишься – быть тебе ввергнутым в геенну огненную. Винер Зомбарт в классической книге «Буржуа» рассказывает о том, как рыдали от ужаса англичане 17-го века, слушая рассказы проповедников о муках, которые ждут тех, кто не спасётся. Вот чем изначально питалось западное трудолюбие и предприимчивость.

У нас таких – весьма специфических – условий нет. К тому же есть способы заработка попроще и позавлекательнее, чем промышленная нудьга. Вообразим немыслимое: пришёл … ну, положим, «господом данный нам царь-государь» - мудрый, абсолютно бескорыстный (он же «хозяин земли русской», ему для себя ничего не надо, потому что и так всё вокруг - его), любимый народом и озабоченный одним только благом вверенного ему провидением народа. Тем более что астрологи и прочие провидцы говорят, что он скоро явится, так чего бы не помечтать, особенно накануне нового года.

И царь решительно (да, забыла, он ещё и решительный!), так вот он решительно отсекает все возможности лёгкой наживы. Банки закрываются, есть только один государственный банк, про фондовую биржу никто и не вспоминает, её нет в природе. Торговля облагается значительным налогом; введена монополия внешней торговли, так что из-за границы тоже особо не повозишь.

Царь-государь державной десницей выпихивает предпринимателей в производство. Предпринимать нельзя заставить, как нельзя заставить сочинять романы или писать картины, - к этому надо иметь психическую предрасположенность. Но направить имеющуюся склонность в нужное русло до некоторой степени можно. Что происходит в этом случае?

А вот что происходит. Активизируются мелкие промыслы: переработка сельхозсырья, кое-что из лёгкой промышленности. Собственно, промышленность когда-то исторически так и росла – от земли. И с нею рос предпринимательский промышленный класс. До производства машин и всяких премудрых штуковин – века.

Так рос промышленный класс везде, в том числе и в России, только в России с громадным опозданием, сравнительно с Западной Европой. (Впоследствии этот естественный рост был смят и во многом подорван иностранными фабрикантами, пришедшими в Россию). Крепостной крестьянин чем-то торгует по мелочи, потом зимой в избах крестьянки ему ткут-вяжут-плетут-вышивают, а он сбывает. У сына уже мануфактура, у внука – несколько фабрик. Так – схематически - формировались предпринимательские династии Морозовых, Прохоровых, Солдатенковых. Все, заметьте, старообрядцы: люди воздержанные, дисциплинированные, богобоязненные. Для промышленности требуется закал воли и дисциплина личности. Старообрядцы это имели: они даже не пили и не курили, жили простой жизнью, чурались роскоши, во всяком случае, в первых поколениях. Сергей Булгаков считал, что их роль в нашей промышленности сродни роли протестантов на Западе.

Всё это прекрасно, но требует огромного времени. Повторюсь: ДАЖЕ в том гипотетическом случае, если мудрая и твёрдая государственная рука отсечёт более простые способы обогащения.

Начинается процесс естественной индустриализации с лёгкой и пищевой промышленности. Потом капитал накапливается там и вкладывается в более капитало- и трудоёмкую тяжёлую индустрию. Таков – схематически – путь. (Мы намеренно оставили в стороне ограбление Англией колоний и домашние ужасы, вроде «огораживаний» и работных домов).

Если требуется провести индустриализацию быстро – этот путь не годится. В этом смысл часто цитируемых слов Сталина, что нам-де надо пробежать за десять лет путь, на который другие народы тратили века.

Нужно ли тем не менее выталкивать предпринимателей в производство? Конечно, нужно! И все вышеописанные мероприятия гипотетического царя – чрезвычайно желательны и благотворны. Формирование типа промышленного предпринимателя – дело насущно нужное. В любом случае, в будущем это пригодится. Более того, этот класс надо возвышать и прославлять, чтобы они сами себя уважали. Не спекулянты, не торгаши – производители! Нельзя ставить на одну доску торговца акциями и владельца фабрики по пошиву трусов – это разный уровень трудности и ответственности. И все это внутри себя понимают, только политкорректно строят из себя недоумков и делают вид, что все мы заняты одним делом, каждый труд уважаем, все мы принадлежим к одному среднему классу… «Средний класс» да ещё вот «гражданское общество» - очень полезные термины для затемнения существа дела и наведения тени на плетень; но это так к слову.

Формировать промышленную буржуазию нужно. Но индустриализировать страну с помощью промышленной буржуазии, которой ещё лишь предстоит возникнуть в процессе этой самой индустриализации, - это, мягко говоря, затея не слишком реалистическая. Нельзя полагаться на силу, которой – нет.

Если кто-то станет вам говорить, что есть – не верьте: он либо обманывает вас, либо сам не понимает, о чём говорит.

Кое-кому удалось овладеть ошмётками советских промышленных предприятий и кое-что сохранить. Зависит это больше от отрасли, чем от менеджерского таланта владельцев. Если речь о пищепроме – тут сохранить и даже развить – реально, а, положим, в станкостроении – никто особо и не пытался. Потому падение в десять раз. Но и в пищепроме, при всех инновациях и надувании щёк, делается самое простое.

Например, в Туле есть завод по производству сока, к возникновению которого я когда-то, работая в итальянской фирме, приложила руку. Собственно, он и возник-то в Туле потому, что я, используя ухищрения и даже мелкие интриги, притащила итальянцев на свою историческую родину. Это было, как тогда водилось, совместное предприятие. Потом оно было несколько раз продано, кому сейчас принадлежит – не знаю. Так вот это предприятие полного цикла: от яблок (моркови, черноплодной рябины, чего угодно) до сока. Сначала делается концентрат. Потом его разбавляют; разбавление – это тоже некий производственный процесс, а не просто ложечкой в стакане помешать. Когда-то на уровне руководства области имелось в виду строительством этого завода поддержать местное садоводство, наладить переработку яблок, которые не могли сохранить. Плюс помочь местным частным садоводам со сбытом их продукции. Так вот сейчас, про прошествии десяти лет никто яблоками не заморачивается. Как мне рассказал частный таксист, оказавшийся тружеником этого предприятия, там просто привозят импортный концентрат и мирно его разводят. Собственно, так поступают и другие отечественные производители сока. Особенно располагает к этому уменьшение производства молока. Молока меньше, а разливочные линии-то есть. И асептические хранилища есть. Вот и льют соки из концентрата. Эти люди называются промышленными предпринимателями.

А под Тулой колхозно-совхозные сады – заброшены. Сформировалась народная забава – ходить туда осенью по яблоки, словно в лес по грибы.

А вот ещё. У нас на рынке разглядываю постельное бельё в весёлый такой рисуночек, прямо из детства, с картинки Васнецова (который иллюстратор сказок). Спрашиваю: «Это наше?» - «Наше, наше, - отвечают, - прямо в Иванове шьют». Мне показалось подозрительным слово «шьют» и я спросила: «А материал-то где делают?» - «Ну, материал, понятно, в Турции, у нас – невыгодно». Вот так: в Турции выгодно, а у нас – никак. Потому что нет у нас в народе навыка промышленного предпринимательства.

И это я говорю о сравнительно простых отраслях промышленности. Что ж в непростых-то делается…

Так что ожидать индустриализации от нашего отечественного буржуя – по меньшей мере, наивно. Он может встроиться в некую не им созданную систему и сыграть свою полезную роль, но чтоб стать двигателем процесса – ни в коем случае.

ЛЕГЕНДА ОБ ИНОСТРАННОМ ИНВЕСТОРЕ

Об иностранных инвесторах у нас говорят много. И давно.

Надежда на иностранного инвестора – это очень русская надежда. В ней проявляется наша генетическая обломовщина: что кто-то откуда-то придёт и за нас всё наладит. Легенда о призвании варягов – из этого ряда. Причём совершенно не важно, было ли это на самом деле или не было – важно, что легенда такая есть. То есть в народе живёт мечта: кто-то сильный, знающий и умелый придёт и будет заниматься ТВОИМИ делами – расхлёбывать и разруливать. Вот потаённый смысл этой легенды. Не очень, впрочем, и потаённый….

Бердяев говорил о женственности русского национального характера: русская земля всё невестится и ждёт мужа, который придёт со стороны и будет руководителем и защитником. Он знает как. Ноу-хау и значит «знаю, как». Вот русская душа и взыскует того, кто знает, как.

Это проявляется в разных формах, но проявляется неизменно. Это и реформа Петра, постулировавшая превосходство Запада, приучившая нас смотреть на Запад снизу вверх и сформировавшая традицию нашего «космополитизма и низкопоклонства». Это и французский язык наших аристократов, которые по духу и быту были иностранцами в своей стране. (То, что они любили русский пейзаж и «говор пьяных мужичков» как раз и доказывает их иностранность: русский на это не обращает внимания – он внутри этого живёт; но это так, между прочим). Все наши популярные учения – в первую очередь марксизм - иностранного происхождения.

Величайший русский роман, который для меня выше «Войны и мира» - «Обломов». Я читала в комментариях, что Гончаров сначала и замыслил этот роман как историю двух друзей – русского и немца. Потом, по чьему-то совету, прибавил любовную линию, без которой роман вроде как «не стоит». Но вполне возможно, без любовной линии вышло бы даже рельефнее. В чём суть «Обломова»? Русский барин абсолютно не занимается своими делами, в результате чего они запущены по самое «не могу». Денег нет, а долги, наоборот, есть, и они растут. Но у барина есть друг-немец, который его любит за «голубиную чистоту души». В самые критические моменты он появляется, словно deus ex machina, и разруливает дела барина, а тому можно расслабляться дальше. Такова русская мечта.

Как только были сброшены оковы советского тоталитаризма (или, во всяком случае, существенно ослаблены – при Горбачёве), – русский человек возмечтал именно об этом – о добром немце, который придёт и всё наладит. При оковах-то об этом мечтать не дозволялось, тогда всё было строго.

Мечта оформилась в виде закона о «совместных предприятиях»: считалось, что они поднимут нашу промышленность на невиданные высоты. Ничего такого, естественно, не произошло. То есть были удачные примеры, но ничего массового не случилось. Но бацилла мечты о добром немце уже активно размножалась в народном организме и отравляла сознание. Совместные предприятия плавно трансформировались в «иностранные инвестиции». Почувствуйте разницу: «совместное предприятие» всё-таки предполагает нашу работу, а «иностранная инвестиция» - пустил иностранца, и тот всё наладил.

Кое-кто и наладил. Но это ни коем образом не изменило общего экономического климата в нашей стране. Да, транснациональные гиганты, по достижении какого-то уровня продаж своей продукции в нашей стране, начинают производство на месте – такова их политика. Но это ИХ производство, они просто пользуются нашими руками, иногда сырьём, не больше. Никого учить они не собираются, и правильно делают: конкуренты им не нужны. Точно так они поступают во всех странах третьего мира. Ах, какое благолепие: они платят налоги, они создают рабочие места! Но товарищи дорогие! Это всё ИХ, а не наше. Мы от этого не становимся не умнее, не квалифицированнее, не предприимчивее. Некоторое умение, конечно, кое у кого из русских работников нарабатывается, но это – не индустриализация.

Вернее, это второсортная, периферийная индустриализация, консервирующая отсталость. Вернее так: она припорашивает отсталость позолотой прогресса: «Смотрите, какие у нас современные предприятия появились!»

Что наши люди чему-то там научатся у велемудрых иностранцев, а дальше, как в песне о «дубинушке», «сама пойдёт», - так вот это полная фигня и пустые хлопоты. Улыбчивые, обходительные иностранцы дальше определённого уровня русских не пускают. Помню, когда я, работая у иностранцев, причём в качестве ключевого сотрудника, вообразила, что я что-то такое из себя представляю и могу на что-то претендовать, мне немедленно указали моё второсортное место, а когда я начала вякать – выперли. И так будет с каждым, как писали прямолинейные немецко-фашистские оккупанты.

Иностранцы – не Штольцы. Это Штольц действовал целиком и полностью в интересах своего друга Обломова, которого искренне любил. Даже процента не брал за возвращённое имущество. Иностранные инвесторы действуют сугубо в своих интересах. А в чьих ещё, по вашему, они должны действовать интересах – в моих что ли? Странные какие-то идеи приходят нашему человеку на почве обломовщины…

Так что воображать, что «заграница нам поможет» и Запад нас доброхотно индустриализует – чистая фантазия. Маниловщина.

Квинтэссенция этого рода маниловщины – мечта об ино-граде «Сколково», куда наедут яйцеголовые со всего света и ну делать открытия во славу нашего богоспасаемого Отечества.

Зная немного моих читателей, предвижу восклицания: так что же нам иностранцев не пускать? Или частникам запретить? Напомню: я обсуждаю вопрос, какая сила может стать мотором и творцом новой индустриализации. Кто это всё способен организовать и взять на себя ответственность, а вовсе не то, кто в этом большом деле может участвовать. Участвовать – это нечто другое. Меня интересует мотор.

Если не свой частник и не западный инвестор – остаётся государство. Что оно может сделать и как? Об этом в следующий раз.

«ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЖИТЕЛИ»

К большому сожалению, в нашей стране нет никакой реальной силы, кроме государства. Да-да, того самого – бандитского, грабительского, ненавидимого или презираемого (в зависимости от темперамента) всеми от мала до велика. Был такой рассказ Андрея Платонова «Государственный житель». По любому поводу герой там говорил: «Ждите движения государства». Он старался «бездмирективно ни во что не соваться».

Мы все – «государственные жители». Скажете - нет? А что мы делаем, даже не делаем – думаем, когда возникает какое-то затруднение? Мы что – организуем частную инициативную группу и своими силами решаем вопрос? Может, мы эффективно и самостоятельно трудимся в кооперативах? Хотя бы управляем своими домами или сами организуем подметание улицы? Вопросы – чисто риторические. Мы – «ждём движения государства». Мы, преисполненные высокого гражданского негодования, требуем ОТ ГОСУДАРСТВА, чтобы оно всё исполнило и организовало: починило, вывезло, наладило, привело в порядок. Вчера на конференции в МГУ учёные-экономисты рассуждают о материях умных и общеполезных. На любой вопрос: что же нужно сделать, чтобы улучшить положение в том и в этом, следовал однообразный ответ: государство должно увеличить финансирование того и этого. Это универсальный мыслительный ход русского человека.

Пресловутое «гражданское общество» понимается у нас как привычка громко орать, требуя от государства исполнения каких-то дел, а вовсе не как привычка самостоятельно организовываться и налаживать жизнь своими средствами - хотя бы для начала в малом. Вообще, граждане и государство всегда находились у нас в отношениях взаимного «кидания»: мы его не уважаем, и оно нам платит взаимностью. Но как бы то ни было, оно – единственная реальная сила. Другой – просто нет. Оно, в лице своих служащих, мало эффективно, жуликовато, кпд его ниже паровоза, но другого – нет. Эта мысль неприятна, но – истинна. То, что так-сяк в домах светятся лампочки Ильича, наступает отопительный сезон, кое-как вывозят мусор и регулируется движение по дорогам - это работа этих самых жуликоватых и вороватых. Надеюсь, вы понимаете, что я их вовсе не оправдываю и не воспеваю: я говорю только то, что это единственная реальная сила.

Мы смеёмся, что граждане пишут Путину о коммунальных безобразиях или о невыплате зарплаты на такой-то фабрике. А чего смеяться-то? Это наш, русский, подход к делу. Его надо учитывать и понемногу воспитывать людей к кое-какой самодеятельности и самоходности. К минимальной независимости от государства. Кто должен воспитывать? Государство, наверное…

Так вот, эта сила именно и должна взяться в первом лице за индустриализацию. Вернее так: если уж кто-то должен и может взяться, то только государство. Это неприятная мысль, хочется как-то увернуться от ней, но – не получается.

Ещё раз повторю: государство должно не регулировать (регулировать нечего), не что-то там такое индикативно планировать, а прямо так вот брутально организовывать. То есть выступать в лице своих органов в качестве предпринимателя и прораба. То есть делать ровно то, от чего оно, по предписаниям перестроечных мыслителей, с облегчением освободилось.

То есть: надо снова создать Госплан, разрабатывать пятилетние планы, которые будут доводиться до отраслевых министерств, а те – будут организовывать производство тех или иных признанных нужными работ. Опять-таки в первом лице. Выделять ресурсы, назначать и снимать директоров предприятий – всё, как было когда-то. С тою лишь разницей, что какие-то участки работы могут быть доверены частниками. Но частники должны встроиться в общий народнохозяйственный план.

Эта мысль – что государство должно заниматься индустриализацией в первом лице – тягостна и неприятна. Как вообще всякая мысль, что ты должен САМ чем-то заниматься, что никто другой этого не сделает. Но мысль эта – благотворна. Во всяком случае, они способна продвинуть жизнь вперёд: от гниения и разложения к какому-то делу и развитию. Многие известные мне женщины-предпринимательницы создали свои бизнесы и преуспели тогда, когда поняли со всей ясностью: их мужики им хорошую жизнь не организуют, надо действовать самой. Это очень развивающее открытие, избавляющее от иллюзий. Его ещё предстоит сделать нашему народу и государству.

Прежде, чем говорить о том, как именно может выглядеть, будущая индустриализация, покончим с сакраментальным вопросом:

ВСЕГДА ЛИ ЧАСТНИК ЭФФЕКТИВНЕЕ ГОСУДАРСТВА?

Есть такая мысль: частник всегда эффективнее не-частника. Тот, кто работает на себя, всегда работает лучше, чем тот, кто работает «на дядю». Помните, из «Бедной Лизы»: «Ленивая рука наёмника дурно обрабатывала землю, и семья обеднела». То ли дело – своё, кровное. Наблюдения эти сделаны, видимо, ещё в те времена, когда подавляющее большинство любого народа землю пахала. Вот люди и видели: батрак всегда ленивее собственника. Весьма вероятно, что именно так и было. (Хотя кто его знает: может, он и стал батраком, потому что был исходно ленив, но этого мы никогда не узнаем, можно лишь предполагать; да и не важно это для нашей темы). Отсюда выводится мысль, что частник всегда эффективнее государства. То есть государственного служащего, назначенного управлять казённым государственным имуществом. Отсюда логичный вывод: чтобы было эффективнее, нужна приватизация госсектора. «Меньше государства!», как учила легендарная Маргарет Тетчер. Наша приватизация основывалась на вот этих предпосылках.

«Нужно всё раздать в частные руки – тогда все закрутится, потому что казённому управляющему на всё наплевать, а частник – он кровно заинтересован». Двадцать лет назад, надо сказать, казалось не лишённым разумности. Тем более, что мы, постоянно сталкиваясь со всякого рода нерадением и разгильдяйством, привычно думали: «Вот был бы хозяин – не было бы этих уродств и безобразий».

Прошло двадцать лет, казённое имущество теперь в частных руках, а безобразий – на порядок больше. Наша тотальная деиндустриализация теснейшим образом связана с приватизацией – если прямо взглянуть на вещи.

Так что же: частник оказался хуже казённого управляющего?

Вовсе нет! Просто никакого эффективного частного собственника – вот так, на раз, не создашь. Он может только вырасти. Сам, постепенно, понемногу. Сначала мастерская – потом фабрика, потом огромное производство. Тогда это будет настоящий частный собственник, кровно заинтересованный в успехе дела. Можно предположить, что частник скопил деньги в более быстром бизнесе: классический случай – торговля. Дальше он покупает какую-то промышленную установку и начинает производить что-то. Но ПОКУПАЕТ, выкладывая кровные свои денежки.

Что было у нас? Казённую промышленность просто РАЗДАЛИ задарма в частные руки. Это была афера века: чтоб так вот раздать огромные ценности. Мне думается, в советской номенклатуре ещё до перестройки вызревала мечта получить в собственность то, чем прежде только управляли, и, главное, передавать имущество по наследству. У нас была (по крайней мере, в брежневские времена) очень чадолюбивая номенклатура, поглощенная заботами о жизнеустройстве собственных детей. Если ты не устроил внуков – грош тебе цена.

Потом, в реальности, всё вышло не совсем так, как мечталось (так всегда получается), но никакого истинного собственника сроду не было. Ни приближённые к власти проходимцы, кому собственность просто подарили, ни бывшие её государственные управляющие (т.н. «красные директора»), ни пришлые жулики из криминального мира, ни т.н. «трудовой коллектив» - так вот никто из тех, кто овладел собственностью после Августовской капиталистической революции, не были истинными собственниками. Они были теми, кто «в случАй попал» - т.е. кому в силу какой-то комбинации обстоятельств, собственной дошлости и ушлости, близости к тем и этим, - повезло, подфартило. И их поведение в тех обстоятельствах было в высшей степени логичным и осмысленным. Высосать и выбросить – вот какое было их поведение. Извлечь из этой собственности что возможно и как можно скорее, пока переменчивая фортуна не повернулась в другую сторону и казённое добро не отобрали – и выскочить из этой ситуации. Слинять или, глядя по обстоятельствам, зажить на покое «в этой стране», но в любом случае не париться, стремясь лелеять и совершенствовать.

Поэтому сравнивать эффективность казённого управляющего с тем, кто ничем управлять не собирается, - это какое-то повреждение логики.

Наша провальная приватизация совершенно не опровергает (впрочем, и не подтверждает) особую эффективность собственника сравнительно с наёмным менеджером. Чтобы что-то сравнивать, должен выдерживаться принцип ceteris paribus – при прочих равных. Выдержать этот принцип в социологических штудиях чрезвычайно трудно, но стараться нужно. Во всяком случае, не делать глобальных выводов из сравнения в огороде бузины и в Киеве дядьки (или, как говорили в старину, из сравнения «чернильницы и свободы воли»). Вне сомнения, управлять киоском его создатель и владелец будет в среднем старательнее, чем казённый начальник, назначенный от треста киосков. Аналогично – закусочная или химчистка. Вообще, собственник эффективнее управляет тем, что он создал сам, во что вложил деньги и душу. Если этого нет – и рассуждать не о чем.

К тому же РАЗМЕР ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ. Умилительные данные об эффективности частника получены на примере киоска и закусочной. Переносить данные, полученные на материале киоска на глобальные промышленные объекты – скорее всего нельзя.

Но в любом случае сколь бы замечателен, эффективен и желателен ни был частник – у нас его нет. Есть в низшем слое – в киосках и закусочных, но в промышленности он должен лишь сформироваться. Поэтому придётся делать ставку на казённого управляющего. Собственно, во всём мире большие хозяйственные комплексы управляются наёмными менеджерами (знаменитая «Революция управляющих» была написана почти век назад). Наёмные менеджеры обладают всеми чертами лукавых и сребролюбивых наёмников, но – что делать? Вопрос в том, чтобы правильно поставить перед ними задачу и спросить за результат. Как т.т. Сталин и Берия.

Почему им удалось и можно ли повторить их опыт в сегодняшних условиях – в следующий раз.

СТАЛИНСКАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ: СИЛОВОЕ РЕШЕНИЕ

В 30-е годы индустриализация СССР была проведена насильственными методами. Административно-командными, если воспользоваться термином, пущенным в оборот одним из провозвестников перестройки Г.Х. Поповым. В чём они, в двух словах, состояли, эти методы?

Предпринимателем выступало государство, оно решало, что строить, выделяло для этого ресурсы и само же (в лице своих органов) производило работы. Для простых людей попросту не существовало никаких иных способов добыть средства к жизни, кроме участия в этой работе. Другие пути были попросту отрезаны. Были коллективизируемые крестьяне (из сельского хозяйства были вытащены деньги на индустриализацию; больше было неоткуда) и городской рабочий класс, кто непосредственно строил заводы и на них работал. Возможностей лёгкой жизни практически не было.

Всем интересующимся очень рекомендую книжку Александра Бека «Новое назначение»: это документальная повесть о мире сталинских промышленных наркоматов.

Да и в 40-50-е годы мои родители и свёкры, окончив технические вузы, и мысли иной не имели, кроме как пойти работать на заводы. Это была норма жизни. Уже в мою молодость, в 70-е, старались устроиться как-то попроще, позавлекательнее.

Такое положение вещей сопровождалось тотальной пропагандой. Этот геббельсовский термин означает две вещи: 1)пропаганда доходит до каждого и 2)не допускается пропаганда противоположной направленности. Индустриализация воспевалась, прославлялась, положение рабочего было объявлено выше всех мыслимых жизненных положений и ролей. В сущности, так и было: рабочие и их дети имели привилегии при поступлении в вузы и вообще в жизненном продвижении. Рабочие вселялись в барские квартиры, для их детей организовывались детские сады в бывших особняках. Сомневаться в правильности такого положения не разрешалось. Поскольку революция произошла сравнительно недавно, было живо поколение, помнившее дореволюционное положение рабочих, когда такого уважения не было и в помине. А ведь человеку порою важнее хлеба – уважение, признание.

Индустриализация в то время ощущалась как условие выживания: создавалась в первую очередь тяжёлая промышленность для производства вооружения. Ожидалась большая война: «Тучи над городом встали, в городе пахнет грозой». В чём-то это было проще: многое человек может сделать, если грозит ему реальная опасность.

К пропаганде были подключены литература и искусство. Впервые простой человек, человек труда, рабочий, стал героем романов и повестей. Раньше этого не было. Практически нигде и никогда. Это существенно повышало самооценку самих тружеников. Они в самом деле чувствовали себя опорой государства, творцами новой жизни, они уважали себя. Когда-то мне рассказывала старая преподавательница ин-яза: она в 30-е годы проводила занятия в Парке культуры и отдыха им. Горького по французскому языку для работниц шёлковой фабрики Красная Роза. Фабричные девчонки изучали французский, который прежде учили только барышни, и это возвышало работниц в собственных глазах. (Институт, фабрика и парк находились невдалеке друг от друга).

Сегодня героями книг и фильмов могут быть кто угодно: воры, проститутки, топ-модели, актёры, олигархи, но не простые труженики, рабочие. Их как бы нет. Вернее, где-то они есть, но их жизнью, мыслями и психологией публика интересуется не больше, чем бытом и нравами хрюшек на свиноферме.

Не последнюю роль в успехе сталинской индустриализации играло и то, что в те времена люди вообще имели привычку к долгой, трудной, тяжкой работе. Это была социальная норма – вставать с утра и впрягаться. Народ был неквалифицированный, требовалось обучение, но привычка к работе вообще – была.

Вот в таких условиях проходило создание промышленности, которую мы развалили.

Можно ли их воспроизвести сегодня?

Всё, наверное, можно, но потребуется невероятно большая энергия и ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ НАСИЛИЯ. Просто так, уговорами, убеждениями – не получится. Не получится так, что сохранится всё то же самое, что сегодня, но плюс возникнет промышленность. Это надо осознать. Мысль неприятная, но это так.

О НАСИЛИИ

Маркс называл насилие повивальной бабкой истории. Во многом так и есть: новое рождается непросто. В Перестройку насилие всех видов было объявлено непрощаемым грехом большевиков и неопровержимым доказательством ужаса их правления. Известно: самые гуманные моралисты и безбрежные человеколюбцы часто приводят к ещё большим ужасам и страданиям, чем те, против которых направлен их гуманизм. Большевики насилием формировали промышленные армии, а сегодняшние человеколюбцы своим гуманизмом сформировали армию тунеядцев, наркоманов и лодырей.

На самом деле без насилия не обойдёшься во многих случаях. Всякий, кто воспитывал детей, знает: одним лишь убеждением и заинтересованностью – даже в этом малом деле не обойдёшься. Заинтересовать, положим, историей ребёнка можно, а иностранный язык вдалбливается только насилием (если, конечно, хотим результат, а не развлекалово). Так и в жизни народов: некоторые вещи, в частности, видимо, и индустриализация, даются только кровью и потом. Просто вот так заинтересованностью – не получается.

Страданиями народа была оплачена индустриализация в Англии – стране классического капитализма, насилием она была построена и в СССР. Насилием, умело сочетаемым с пропагандой. О пропаганде и её роли надо бы сказать отдельно и обстоятельно. Сейчас – лишь пару слов. Пропаганда – это не злая манипуляция сознанием. Это скорее организация мышления народа в едином направлении. Такое общее мышление, единомыслие – огромная сила. Разумеется, это не всем приятно и существенно обедняет палитру духовной жизни, но это – действует. Собственно, точно так же это действует и на уровне индивидуальной судьбы. Человек, желающий достичь трудной цели и значимого результата, должен в первую очередь организовать своё мышление. Это не менее, если не более, важно, чем реальные действия. Необходимо думать постоянно в одном направлении, не отвлекаться и уж тем более не подвергать сомнению значимость и ценность своей цели. Положим, человек желает сделать карьеру или заработать деньги. Если он сегодня хочет сделать карьеру, а завтра сомневается, а послезавтра презирает карьеристов и дружит с дауншифтерами, - многого ли он достигнет? Ясное дело – ничего не достигнет.

В СССР было введено принудительное единомыслие. Это было делом необходимым и благотворным. Это заметил посетивший СССР французский писатель А.Жид. Он писал, что, разговаривая с одним советским человеком, словно разговариваешь со всеми разом.

МОЖНО ЛИ ЭТО ПОВТОРИТЬ СЕГОДНЯ?

Для начала, что именно надо повторить?

Единый народнохозяйственный план: как должно выглядеть народное хозяйство через пять, десять, двадцать лет. Какие отрасли будут, что они будут выпускать, откуда получать сырьё и куда будут отправлять. Кто будет там работать и где они будут жить. Откуда взять ресурсы для всей этой работы.

Составить этот план – задача неимоверной трудности. Навыки планирования утрачены. Предвыборные и прочие планы, программы и платформы – это перечень благих пожеланий, а не планы. План – это цель, срок, ресурсы, ответственные и увязка с другими планами.

Жизненно необходимо сделать то, что Ленин сделал немедленно после революции: единый банк в руках государства и монополия внешней торговли. Если этого не сделать – любые деньги убегут за границу, а конкурирующие с отечественными товары – наоборот, прибудут.

Должны быть просто запрещены некоторые виды деятельности, например, спекуляции на фондовой бирже. Не обойдёшься без обязательности труда для всех.

Полезно было бы ввести обязательную гражданскую службу для всех. Кто-то идёт служить в армию, а остальные – на пару лет в строительство, в ту же промышленность, в сельское хозяйство. Оно и справедливо: почему это одни в армии служат, а другие сидят-расслабляются во всяких там эколого-юридических? Иначе, как по призыву, кто поедет в некурортный климат работать на этих самых заводах и фабриках, о которых в последнее время стало модно мечтать?

Ну и, разумеется, необходима пропаганда. Не пиар-акция, не рекламная кампания – нет, гораздо жёстче. Потребуется существенное ограничение свободы слова. Если по одному каналу будут прославлять работу в промышленности, а по другому – радости гламура – ясно, что окажется сильнее. Никогда тяжёлая работа не сможет оказаться столь же завлекательной, как рассеянный расслабон.

КУДРЯВАЯ, ЧТО Ж ТЫ НЕ РАДА?

Ухудшится или улучшится жизнь народа, если начнётся индустриализация?

Если считать сегодняшнее сиюминутное благосостояние – высшей ценностью, которое можно только повышать и которое не смей подвинуть – нечего и заводиться ни с какой индустриализацией. Сегодняшние потребительские радости, которыми так богата жизнь удачников, но которые просачиваются и в нижние слои, так вот эти радости, все эти тачки-телефоны, шубы и диваны, евроремонты и загранпоездки – всё это куплено на природные ресурсы, освободившиеся от собственной промышленности. Заработает промышленность, даже и не заработает ещё, а только начнёт создаваться – потребуются ресурсы. Нефть потребуется, металл тоже. Значит, нечего будет обменивать на дачки-тачки. То есть жизнь, такая сверкающая, поблекнет. Станет более скромной и суровой.

Разумеется, что-то можно разъяснить, народ поймёт. Особенно, если отнимется у тех, у кого действительно много лишнего. (Кстати, где критерии и судьи кто? То и другое тоже предстоит разработать). А теперь вообразите, с каким энтузиастом люди (любые люди) расстаются с тем, что у них уже имеется и что они считают уже имеющимся и достигнутым. Вот именно… Я думаю, вам понятно, почему никто из наших начальников даже и помыслить ни о какой индустриализации не может.

На заводах работать – не флагами махать. Это всё не просто, и не так уж желанно и радостно. Одна моя знакомая на мои разговоры об индустриализации отреагировала спонтанно искренне: «Если мне скажут: выбирай - работать на заводе или умереть, я скажу: волоките на кладбище». Эта дама была на заводе один раз на институтской практике. Ей хватило впечатлений.

И всё-таки индустриализация – благотворна и необходима. Она необходима нам, чтобы остаться (или стать) качественным, умным и независимым народом. Историческим народом, как выражались учёные немцы XIX века. У нас есть все шансы для этого, равно как и все шансы, чтобы впасть с политическое и историческое небытие. То и другое вполне реально и зависит от нас. Иными словами, нам сегодняшним, изрядно распустившимся и утратившим волю и дисциплину, придётся трудиться ради цели, которая не сводится к нашему сиюминутному удобству и потреблению. Сдюжим? В дальнейшем и благосостояние может подрасти, но это – в дальнейшем.

О сроках. Я считаю, что пятилетка – это некая психологическая и экономическая реальность. Через пять лет упорного и целенаправленного труда будут видны первые результаты. Через десять они могут стать неоспоримыми. Через пятнадцать – страну будет не узнать. Так случилось с Китаем. Вернее, они сами это сделали. В позапрошлом году мы с мужем были в Китае, где муж до этого был пятнадцать лет назад. Он не узнал страну, до того она развилась и разбогатела. Но они не боятся работы. А вот относительно нас – не знаю…

Далее мне хотелось бы поговорить о том, какова роль частного бизнеса и иностранцев в возможной будущей индустриализации.

ЧТО МОЖЕТ ЧАСТНИК В НАШЕЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ?

Первый опыт реального социализма – советский социализм – в конечном итоге провалился (а он провалился – это приходится признать, хотя и оставил нам массу ценного как в материальном, так и в идейном смысле), так вот провалился он главным образом потому, что подавлял важнейшую составляющую человеческой натуры – стремление к индивидуальному хозяйственному творчеству.

По-другому это стремление называется жаждой наживы, но то и другое настолько крепко переплетено, что разъять их невозможно. Это как в любви: духовная и физическая составляющая неразрывны, одно без другого не существует. Это стремление прочно сидит внутри человека, это присуще многим натурам – желание что-то сделать и «срубить бабло». Сделать самому, в первом лице, сделать и сказать: «Это я, это моё, это я сделал».

Предприниматель «делает это» не ради чистых денег (ради чистых денег действует и вор, и продажный чиновник), но и не ради чистого дела, а ради этого вот единства – дело+деньги. Этого специфического устремления, между прочим, совершенно не понимали марксисты (те считали, что предпринимателем руководит голая жажда наживы), но это хорошо понял Кейнс, который писал, что предприниматель действует не исходя из коммерческого расчёта (он в полной мере и невозможен), а просто под влиянием игры творческих сил «активного сангвиника». Так вот именно эта сторона человеческой личности в советском проекте подавлялась, а её носители оказывались часто изгоями и врагами. А ведь это одни из самых активных и изобретательных!

Вот против этого мощнейшего экономического «либидо» шла беспощадная борьба. А оно всё-таки «существует – и ни в зуб ногой». Называли это вражеское чувство по-разному: и «частнособственнические инстинкты», и «пережитки капитализма в сознании людей», и «стремление к нетрудовым доходам», а победить всё не получалось.

Забавно, что последний пароксизм борьбы с «нетрудовыми доходами» случился аккурат накануне развала – в 1986-87 г.г. Тогда в южных регионах боролись с самодельными теплицами, в которых люди выращивали на продажу помидоры и имели приличный прибыток. Доходы были в высшей степени трудовые – куда уж трудовей? Просто Система не вполне понимала, с чем именно она борется, и не могла правильно назвать супостата. А боролась она именно с экономическим творчеством, с независимостью от себя. Это-то её и погубило. (Не только это, но в высокой степени это).

В советской экономике градус огосударствливания был высочайший. Самый распоследний киосочек принадлежал какому-нибудь тресту розничной торговли или управлению бытового обслуживания населения. Человек, не способный встроиться в государственную систему (вовсе не враг и не диссидент – просто несистемный человек) оказывался лишним и ненужным. Это в моё время. А в тридцатые-то годы – прямо врагом считался.

Новая версия социализма окажется жизнеспособной, если только сумеет использовать эту силу на пользу, а не во вред. Но этой силой надо руководить, держать её под контролем, только тогда она способна быть созидательной, а не разрушительной. Это огромная сила, её нельзя пускать на самотёк. Частник должен занять своё естественное и полезное для всего общества место.

Что он может сделать в процессе индустриализации?

Прежде всего, его следовало двадцать лет назад и следует сейчас – направить в созидательный труд. Для этого надо решительно отсечь все возможности более лёгких денег – делания денег из денег в первую очередь. Чтобы вода потекла в нужную сторону, требуется две вещи – новое русло и дамба, перегораживающее старое. Ровно то же самое требуется для перенаправления человеческой энергии.

Мелкий и средний бизнес мог бы стать производительным, если бы в страну не хлынул поток китайского ширпотреба. Наша швейная промышленности вполне могла бы развиться из когдатошних швейных кооперативов. Но турки-китайцы придушили её на корню. Любопытно, что даже «Глория-джинс», когда-то возникшая как кооператив двух друзей по пошиву джинсов, сейчас «отшивает» свой многообразный ассортимент в Китае. А чего мы, собственно, ждали? Если государство было заинтересовано отдать этот сектор в руки частников (не в смысле подарить, а в смысле дать им развиться) – надо было не пускать чужую продукцию. Это протекционизм? Какая разница, как это называется. Главное – это следование своим, а не чужим интересам. Если, конечно, интересы именно таковы, и это осознаётся.

А ведь когда-то кооперативы начали с производства «шмоток». Дело это начиналось, и довольно бойко – с задором, с верой. «Процесс пошёл», выражаясь по-горбачёвски, но был придушен.

Я помню, в 1987 году я купила на рынке в нашем посёлке детскую полосатую шапочку с помпоном и однотонный шарфик в придачу. Стоил он немало – 8 рублей. Я была очень довольна - не просто обновкой для сына, а испытывала что-то вроде патриотической радости: наконец, у нас появились частные предприятия, лиха беда – начало, то ли ещё будет! Почему-то запомнилось: иду с рынка и думаю эту мысль. Я была горячей сторонницей новой жизни и очень хотела в неё встроиться и в ней участвовать. Шапочка была символом чудесных перемен и сияющих перспектив. Кстати, шапочка оказалась очень хорошая, какая-то безразмерная. Её долго носил сын, и носил бы и дальше, но в какой-то момент кто-то из друзей назвал её «девчачьей», и он потребовал более мужественного головного убора. Я затолкала шапочку в дальний угол, и она дождалась дочку, которая тоже долго носила кооперативную красоту. Теперь изделие тех давних кооператоров, не сильно даже полинявшее, ждёт моих будущих внуков.

Для того, чтобы этот манёвр был результативным, чтобы кооперативы выросли, а не увяли, надо было, разумеется, держать руль крепко в руках. В частности сохранить государственную монополию внешней торговли. Не пошлины – с этим всегда можно договориться, а именно монополию.

С рулём у нас вообще вышло поразительное дело. Когда едешь по хорошей дороге, с малым движением, в отличную погоду – руль можно придерживать одним пальцем, глядя по сторонам и болтая с пассажиром. Но если надо сложно маневрировать, да дорога колдобистая, незнакомая, да ни зги не видно – тут самый опытный водила вцепится в руль обеими руками да прикрикнет на пассажира, чтоб болтовнёй своей не отвлекал. У нас же в Перестройку произошло строго обратное: приготовившись совершить трудный манёвр, начальники наши руль отпустили и пустились в исступлённую болтовню, прозванную «гласностью». Ну, естественно «езда в незнаемое» закончилась в кювете. Но это так, маленькое отступление. Вернёмся к производству.

Из этого и подобного мелкого производства за двадцать лет могло бы вырасти более крупное. Но государство должно было чётко и понятно заявить, что оно именно стремится вырастить собственную лёгкую промышленность силами частников. Эту деятельность оно поддерживает, торговлю, положим, не поддерживает (она сама развивается, это проще), а финансовые спекуляции, фондовый рынок – запрещает.

Поле деятельности для мелко-среднего частника – это переработка сельхозсырья с постепенным налаживанием пищевых производств. Это в какой-то мере происходит, поскольку очень уж это естественное и лежащее на поверхности применение труда частника.

На каких-то этапах и большое производство могло стать частным, но это дело дальнейшего развития.

Но ожидать, что вот так, невесть откуда, возникнут сложные, высокотехнологические производства – это либеральные фантазии велемудрых советников наших тогдашних начальников. Когда вспоминаешь перестроечные грёзы всех этих академиков и профессоров экономики, начинаешь догадываться, почему в статьях Ленина слово «профессор» было ругательным. Гораздо ругательнее, чем обиходные, а потому никого не впечатляющие, матюги современного интернета.

Технические отрасли, машиностроение, химия – это всё должно было остаться в руках государства. И сегодня созданием этих производств может заняться ТОЛЬКО государство: больше - не-ко-му. Эти отрасли требуют большой научной базы: частник что ли этим будет заниматься? Не смешите! Чем раньше мы это поймём, тем меньше времени потеряем.

Тут важно ещё вот что.

Вокруг большого и государственного предприятия – могут и должны существовать мелкие вспомогательные производства, мастерские. Капитализм постоянно рождается из мелких мастерских, которые создаются вокруг большого производства, - писал Ленин в 1908 г. в статье «О ревизионизме». (Он считал, что эта «мелочёвка» и есть рассадник ревизионизма; и, между прочим, правильно считал, но это отдельная тема).

Как это происходит расскажу на примере так называемого «антипригарного коврика», которым мы торгуем и который я часто использую в своём домашнем обиходе. Хорошая штука: стелешь на противень – и ничего не пригорает, даже любимое моими детьми «бизе», которое наполовину состоит из сахара и пристаёт к любой поверхности. Так вот материал этого коврика разработан большим немецким концерном. Они выпускают это покрытие в огромных количествах для различных надобностей. Им, в частности, иногда покрывают детали некоторых механизмов – разные, в общем, применения…

А есть маленькая семейная фирмёшка, которая режет материал (это что-то среднее между тканью и бумагой), закатывает его в трубочки, укладывает в коробочки и доводит до покупателя. Концерну это мелко, а им – в самый раз. Недавно они изобрели специальную нарезку материала, чтобы можно было стелить в сковородку для лучшего изготовления яичницы. Они производители? В общем-то, да, но производители специфические; они плывут в кильватере большой корпорации.

Много разных возможностей можно найти в этом кильватере, если поискать. Вот у нас нельзя возобновить анитпригарное покрытие на литых алюминиевых кастрюлях: ободралось – выбрасывай кастрюлю. А в Германии – пожалуйста. У меня сковорода облупилась – и всё, а у них можно покрыть заново. Хочешь – жди, когда твою кастрюлю-сковороду покроют заново, а не хочешь ждать – возьми из обменного фонда, а твою заберёт кто-то другой. У нас в моё детство так чинили будильники: приходишь и обмениваешь на исправный, а твой, когда починят, попадёт к кому-нибудь другому. Этим делом тоже занимается та самая семейная фирма. Это производство?

Мелкое производство около больших предприятий и у нас могло бы возникнуть. Притом без особых усилий со стороны большого предприятия. Так и произойдёт, если наше государство возьмётся за индустриализацию. Это будет мастерская тёщи начальника? Пусть так! Это хорошо, если мастерская тёщи начальника будет делать что-нибудь полезное, а не выводить активы из большого предприятия, уничтожая его, как это происходит сегодня, когда большое предприятие приватизируется, а потом разоряется.

Вот такова примерно может быть роль частника в нашей будущей индустриализации. Ничего особенного и ничего нового? Совершенно согласна. Новое в том, чтобы это – сделать. Частник – он парень гибкий, он пристроится и подстроится. Надо только ясно указать ему его место в народном хозяйстве. Я попыталась очертить его роль.

В следующий раз – о роли иностранцев в нашей индустриализации. И в самом конце – по многочисленным просьбам читателей – ЗАЧЕМ она нужна, индустриализация? Мне казалось, я уже сказала об этом. Ан нет, просят ещё. Плохо, наверное сказала, постараюсь получше.

ВТО: ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ НАМ НЕ ГРОЗИТ

На мои посты об индустриализации пришло множество отзывов, среди которых вполне ожидаемые: не буди лихо, не нужна нам насильственная индустриализация. Ну, если так как-нибудь тишком да ладком – тогда ладно, а чтоб опять вздёргивать страну на дыбы – это – спасибо, не надо, нахлебались.

Собственно говоря, это – выбор. Чего мы как народ хотим: быть сильными и независимыми или слабыми и зависимыми. Тут, конечно, подвох: при слабой и зависимой стране кое-кому и, возможно, многим, житься будет (и уже живётся) очень даже прилично – в обывательском смысле, в смысле «дочки-дачки». Собственно, об этом и бурлила когда-то Перестройка: не хотим величия – дайте колбасы. И ведь реально – дали. Ну, не всем, не всем. Очень многие свой уровень жизни не повысили – понизили. Но и эта проблема решена – словесно. Кому не досталось от новых благ – те объявлены «лохами» и «лузерами». Они не вписались в новую экономическую реальность – значит. сами виноваты, и жалеть их нечего. (Ну, разве что накануне выборов, кандидатам левых партий). Кто-то из них там где-то вымирает – ну и что? Кто сказал, что нас должно быть сто пятьдесят миллионов, а не сто или даже меньше? А так – вон торговые центры повсюду, евроремонт в ватерклозете – ну, вы меня понимаете.

Был, помню, в брежневские времена анекдот такой, антисоветский. Стоят ветераны ВОВ у ларька в очереди за пивом. Один говорит: «Эх, напрасно мы сражались. Победили б немцы – пили бы теперь баварское». Так вот с опозданием на сорок лет – так и случилось. Они – победили, а мы – пьём баварское. (Ну, или что-то в этом роде: я не разбираюсь в сортах пива).

Здесь проявляется неустранимое противоречие между маленьким человеческим удобством, приятностями его маленькой коротенькой жизни и - благом того целого, которое называется народ, государство, с его тысячелетней жизнью-историей. Эти блага никогда полностью не совпадают. Иногда они радикально противоречат друг другу, иногда сближаются, но не совпадают никогда. Разумеется, мудрый правитель старается найти разумный компромисс между благом отдельного человека и целого государства, но конфликт всегда есть и будет.

Так вот, начиная новую индустриализацию, потребуется действовать во многом ПРОТИВ интересов, желаний и приятностей многих-многих маленьких людей. Против их СЕГОДНЯШНИХ, сиюминутных интересов. А других они, собственно, и не знают, они для них – за горизонтом. Какое-то там будущее величие, независимость? О чём это вы лепечете? Вон отцы-деды впахивали за это ваше величие – хотите, чтоб и мы тоже? Мы хотим жить как НОРМАЛЬНЫЕ люди – с тачками, курортами и торговыми центрами.

Никакая индустриализация невозможна при современном демократическом правлении. Просто-напросто потому, что при нём невозможен никакой серьёзный поворот и резкий манёвр. Ничего, всерьёз отклоняющегося от имеющегося положения, – сделать нельзя. Демократия по сути вещей в более или менее длительной перспективе обречена на гниение. (Замечание на всякий случай. Сейчас принято сомневаться в том, что у нас демократия: подделывают-де результаты выборов, Путин долго сидит. На самом деле, сам факт подделки результатов говорит о демократии: при настоящей монархии или диктатуре – просто делают, что надо, а ничего не подделывают).

Поговорить об индустриализации, принять какую-нибудь там целевую программу – это пожалуйста, но делать – никто не будет. С этим мог справиться только красный монарх Сталин, который не боялся ответственных решений и силовых методов.

Собственно, происходящее сегодня прямо указывает, что никакая индустриализация нам не грозит. Вступление в ВТО – это дело. А дело – всегда лучше слов показывает истинные намерения. Вступление в ВТО – это признание и консервация отсталости. Мы как народ сошли с исторической дистанции и внутренне примирились, что отстали навсегда. Помню, в Перестройку обновлённые и свободные СМИ с мазохистским восторгом повторяли: вот в этой отрасли мы отстали навсегда, и тут тоже отстали навсегда, и там отстали. Тогда отсталость была, но не во всём и уж точно не навсегда, но ХОТЕЛОСЬ (да-да, именно хотелось!), чтоб уж навсегда, чтоб не было причины рыпаться и рвать жилы.

О ВТО мне хотелось бы написать отдельно и более обстоятельно. Сегодня только то, что касается нынешней темы – индустриализации. ВТО – это снятие таможенных барьеров. То есть и от нас и к нам – товары будут ездить беспрепятственно. Ну, или почти беспрепятственно, потому что ничего стопроцентного на свете не бывает. То есть металл, удобрения, лес – всё свободно будет уезжать туда. А готовые изделия будут столь же беспрепятственно приезжать сюда. В сущности, это уже происходит, но есть кое-какие затруднения. Металл наш не пускают в желаемом количестве. Лекарства там, на их родине, вроде как облагаются какими-то налогами, которых теперь не будет. «Теперь лекарства станут доступнее», - бодро-елейными голосами известили нас дикторы (пардон, телеведущие) центральных каналов в светлый день введения нас во храм цивилизации и прогресса. И это действительно прекрасно: старушки сэкономят свои пенсионные грошики, а работающим не будет дьявольского искушения завести у себя эту самую фармацевтику. Чего её заводить-то – раз всё так благостно и доступно? Международное разделение труда опять же – кто-то варит сталь, кто-то – таблетки с микстурами. Так ведь, кажется, это предписано учебниками «экономикса».

Нас устраивает такое разделение труда? По-видимому, устраивает, если мы туда столь давно и столь упорно стремились. Настолько упорно, что не смеем закрыться даже от субсидированной продукции чужого агропрома. И предлагаем своим земледельцам сыграть в любимую тем же «экономиксом» «идеальную конкуренцию»: с той стороны продукция субсидируется, а с нашей – нет.

Многие говорят: вступление в ВТО ничего принципиально не изменит. И я говорю: не изменит. Только укрепит и укоренит существующий порядок вещей. Чтоб уж точно никакого сдвига не произошло. Чтоб никакого собственного серьёзного производства у нас не возникло. Потому что в этом гипотетическом случае оно, молодое, неокрепшее и неумелое, будет – по нашему же собственному решению – конкурировать с теми, кто умеет это самое делать лучше и дешевле.

Практика показывает, что производство у нас получает толчок, когда иностранные товары оказываются недоступными – ввиду дороговизны или просто их нет. В кризис 1989 г., когда доллар с шести рублей скакнул на двадцать и больше, - оказалось выгодно производить в России; тогда более-менее простые и близкие к потребителю отрасли получили хороший импульс развития. Но довольно быстро рост цен на нефть привёл всё к тому, что купить легче, чем сделать. При высоком рубле отечественное производство всё больше превращается в хобби, в самодеятельность – что-то вроде домашнего вязания и заготовки варенья. (Даже вязание – экономически разумнее: готовая вещица стоит в разы дороже самодельной, если не включать в цену свой труд).

Так что Россия, вступив в ВТО, сделала свой выбор: мы хотим быть второсортной, периферийной страной. Таков наш выбор. Разумеется, любой выбор – не навсегда. Но на сегодня – это так. Можно сколько угодно надувать щёки, махать флагами и делать «жёсткие» заявления: дела говорят лучше слов.

Сказать, что я не понимаю наших начальников – нельзя. Понимаю. Нет у них сил переломить ситуацию. Нет энергии, твёрдости, воли, веры. И они идут на поводу у ситуации. И вступление в ВТО наличное положение вещей укрепляет. А то, что никто не митингует, ничего не требует и вообще разговоров об этом существенно меньше, чем о легендарном Химкинском лесе, - так вот это только доказывает мою давнюю мысль: важнейшее – не замечается. Чехов говорил что-то вроде этого: люди пьют чай и говорят о пустяках, а на самом деле происходят самые важные события, рушатся судьбы…

Пока оппозиция спорит, как Бобчинский и Добчинский, кто что первый сказал, принято решение, закрепляющее отсталость России. И никто не почесался. Интересно, правда, устроена жизнь?

БЕСПОЧВЕННЫЕ МЕЧТАНИЯ

Николай II на собственной инаугурации облажался: ляпнул вместо «беспочвенные мечтания» - «бессмысленные мечтания» (это он о народном представительстве). Но прошёл десяток лет и мечтания оказались не такими уж беспочвенными. Так что в любом случае думать о возможных сценариях развития событий – нужно, как бы мало нам ни была свойственна любая предусмотрительность. И об индустриализации думать – нужно. Вон Америка думала о том, как завалить Советский Союз десятилетиями. Так что иметь разные сценарии развития событий – необходимо. То, что сегодня кажется мечтой, иллюзией, почти бредом – завтра может оказаться делом спешным и насущным.

Так какова же роль иностранцев в нашей будущей индустриализации?

Я не думаю, чтобы пресловутые «иностранные инвесторы» могли сыграть в этом деле значительную роль. Мы не Китай, не Индонезия: у нас нет дешёвой и дисциплинированной рабочей силы. Мы много о себе понимаем (в хорошем и плохом смыслах этого выражения), мы расхлябаны, хотя нередко изобретательны. Мы не любим однообразную механическую работу. У нас холодный климат и плохие дороги – так что притока желающих разместить у нас производства ожидать не приходится. Я думаю, за двадцать с лишним лет, что существует такая возможность, они бы не преминули ею воспользоваться. И это, знаете, к лучшему.

И главное, как писали в букварях эпохи ликбезов, «мы не рабы, рабы не мы». Не будут русские дисциплинированно трудиться за восемь долларов в день, как это делают вьетнамцы и индусы на строительстве дубайских небоскрёбов. Я их там видела: они - не мы, это другое.

Ну и слава Богу, что другое! И надо идти своим путём. Мне кажется, во время сталинской индустриализации этот верный путь был нащупан.

Мы арендуем в двух зданиях помещение на задах Электродного завода. Завод так или иначе пережил «Катастройку» 90-х годов, сохранился, кое-что по-прежнему, производит, хотя множество площадей продал под офисы, склады, торговые помещения. Но я, собственно, не о том. Этот завод был построен в 1933 году по немецкому проекту. Станки и технология были немецкими. Но с самого начала дело ставилось так, чтобы это был строго наш завод – и так и случилось. Во время войны он был эвакуирован в Новосибирск, и там впоследствии остался клон этого завода, а исходный – вернулся в Москву. Более того, поблизости от завода возник НИИ Графит, который выполнял научные разработки в интересах производства электродов, изделий порошковой металлургии и т.п.

Способность расти и развиваться указывает на то, что дело живое, оно освоено. Это как растение: оно может укорениться и давать плоды и семена, из которых вырастут новые растения, а может просто постоять некоторое время в вазе, а потом завянуть, и потребуется новое. Во время сталинской индустриализации был взят курс на укоренение. Ставилась задача научиться создавать такие же производства – уже самим. И – и научились. И правильно, что первостепенное значение придавалось подготовке специалистов – инженеров, техников, квалифицированных рабочих. Потому что индустриализация – это в первую очередь квалификация народа. У нас одно время работала уборщицей бывшая работница этого завода, так она старомодно гордилась, что изделия из материала её завода летали в Космос.

Был дух освоения и ПРИсвоения. Новые люди, пришедшие из тёмных народных низов, не просто занимали барские квартиры – они старались освоить барские культурные навыки, выучиться, стать не хуже буржуазных и иностранных спецов. Есть такой прекрасный роман Ирины Головкиной, внучки композитора Римского-Корсакова, - «Побеждённые», написанный в 30-е годы. Написан он с точки зрения «бывших» - аристократов, пострадавших от революции. Но там есть очень симпатичный персонаж – бывший рабочий, который исступлённо учится, чтобы стать всего лишь фельдшером. Вот именно так и учились, и работали в то время. Лозунг того времени «Догнать и перегнать» - воспринимался многими как личная цель.

Можно опираться на западные технологии, но они должны усваиваться, перерабатываться и становиться частью собственной технологической культуры.

Они должны именно присваиваться, а не оставаться чем-то отдельным, чуждым и недостижимым. Вот этот дух присвоения был утрачен к брежневскому времени. С одной стороны, у нас к тому времени выросли и свои технические кадры, и свои заводы во множестве, и передовые технологии имелись. Но, с другой стороны, дух достижения, соревнования, стремления сделать лучше, доказать, показать – всё это как-то сошло на нет. Фиатовский автомобильный завод в Тольятти производил, конечно, автомобили, но не повлиял на общую отсталость автомобильной отрасли. Купили у итальянцев несколько обувных фабрик, но ничему не научились. Как-то неохота было. Именно в ту эпоху мы всенародно признали себя отсталыми, хотя по сравнению с 30-ми годами были как раз очень передовыми. Дух освоения и присвоения смерк и скукожился. А ведь всё материальное рождается в духе и от духа.

В начале 80-х я работала в Минвнешторге. Там этот дух был просто разлит, этим дышали. Чего выдумывать? Уже всё выдумали. Надо взять готовое – да и дело с концом. Благо при Брежневе было чем заплатить. Даже теорию такую выдумали, что это-де самый прогрессивный подход: мы покупаем не товары, а орудия и технологии их производства. Само по себе это верно, но при том подходе, точнее, при том состоянии духа – не приводило к развитию.

К развитию приводит только та техника и технология, которая переплавилась в человеческий капитал. А показателем этого является способность создавать новые поколения этой самой техники, использовать эти знания для создания совсем другой техники и совсем других технологий. Вот к этому следует стремиться, а не просто покупать станки, инструменты или целые заводы. Срок жизни техники сегодня – несколько лет (хотя недавно в Германии я встретили действующий станок – свой ровесник). Так что главное, что может сделать иностранная техника, - это стимулировать дух изобретательства, новаторства в нашем народе. Если этого нет – не избежать нам участи страны отсталой и неразвитой. Потому что отсталость – она тоже разная бывает. Отсталый – тот, кто учится, но ещё не научился. Но он идёт вперёд, он учится, и – научится и, возможно превзойдёт учителя. А есть отсталый, который навсегда останется отсталым. Он никуда не идёт. Он точно знает, что передовые рубежи – не для него.

Сегодня мы находимся в этом втором положении. Но это не значит, что так будет всегда. Захотим развиваться – надо хотя бы понимать, что такое развитие, а что, наоборот, регресс и упадок. Это вовсе не так очевидно, как кажется на первый взгляд.